Город, который будет [сборник 1982, худ. Ю. Гершкович] - Феликс Григорьевич Лев

с одной стороны горы и с другой. Если бы мы шли правильно, то давно уже встретились бы.

И тут многие люди тоже стали шуметь, что они идут неверно и что не нужно больше работать.

Тогда самый главный инженер сказал очень громко, чтобы все слышали. Он сказал всем:

— Вы сделали уже очень много, почти весь туннель. Осталось работы ещё на один день. Неужели вам не будет стыдно, если вы сейчас бросите дело?!

И все согласились. Ещё на один день. И работали так хорошо, что уже через полдня прорыли всё, что нужно.

Оба туннеля встретились, так что получился один очень длинный туннель. Сверху над ним была огромная гора, выше облаков. А в середине этой горы люди обнимали друг друга, поздравляли и смеялись от радости.

А про тех, кто раньше не верил, все забыли. Потому что им и самим было стыдно.

Теперь вы, может быть, спросите: а что за волшебная трубочка на подставке была у инженеров? Неужели она умеет видеть даже сквозь толстую гору?

Нет, никакая она не волшебная! А это просто такой прибор, называется — теодолит. Трубка у него и правда очень зоркая, совсем как подзорная труба. А что видит насквозь — чепуха! Зато если с этим теодолитом обойти кругом горы, то трубочка из любого места укажет прямо туда, где прибор с самого начала стоял. И очень даже точно. Хотя через гору и не видно.

Вот и в метро, когда копают туннель под землей, то и дело смотрят в трубку теодолита: правильно ли идём, не сбились ли?

Под землей, под Москвой

На земле — город Москва.

Под землёй, под Москвой, — Московское метро.

Город у нас большой, а всё равно не устаёт расти, строиться.

И под землёй тоже нельзя отставать: людям нужны новые дороги, новые станции.

А как же его прокладывают, наше метро? Неужели, как прежде, кайлами бьют да лопатами копают? Неужели обыкновенными брёвнами подпирают туннель, чтобы не обвалился?

Я шёл по улице, по городу. Было раннее утро. Вместе со мной по улицам двигалось много людей — все спешили на работу. Кто входил в двери больших каменных зданий, кто — в проходные заводов. А один из домов был совсем не велик — двухэтажная круглая башенка. Но люди в неё входили и входили… Где они там помещались? Прямо как под землю проваливались!..

И верно, под землю. Только не проваливались, а плавно спускались в клети. Это такой подъёмник, вроде лифта. И он ходит вверх-вниз внутри ствола. А ствол — это такой колодец, очень глубокий. Начинался этот колодец в башенке, там и ходила клеть.

Я тоже зашёл туда и спустился вместе со всеми под землю.

Сверху, над землёй, солнце так и жарило. А здесь была прохладная тень, словно в погребе или в глубокой пещере. Только стены «пещеры» все железные — огромная такая труба из железа, из чугуна. Это был готовый туннель метро. В трубе-туннеле светили электрические лампочки и по узеньким рельсам откуда-то двигались вагонетки с песком и глиной. Их тащил за собой чёрный, как жук, электровоз.

Я подумал: железная — это чтобы земля не обваливалась, чтобы прочно. Но как же её затолкали под землю, толстенную эту трубу?

Я пошёл навстречу вагонеткам. Там ещё только прокладывали туннель. Там стояла машина, похожая на экскаватор, и она прогрызала в земле подземный ход.

А другая машина, погрузчик, подбирала за ней ненужную землю, нагружала землёй вагонетки.

А ещё у одной машины была рука, совсем как живая, даже с пальцами. К этой машине подъехала вагонетка с грузом. Рука опустилась, взяла из вагонетки какую-то кривую и толстую железяку и подняла вверх. Она приложила эту железяку прямо к подземной стене, где другая машина только что прокопала туннель. Тут я пригляделся и заметил: «Вот оно что! Вся эта огромная чугунная труба была не сплошная, а сборная: она была собрана из таких железяк, из кусочков. И значит, вовсе не нужно было заталкивать её сюда целиком…»

Возле машин работали люди, шахтёры. Они были в резиновых сапогах и пластмассовых касках. Сапоги — потому что внизу было сыро, вода. А прочная каска вот зачем: кругом земля, железо и камни. Каской ударишься, а голова и не почувствует.

Шахтёров было совсем немного. Они управляли машинами — ведь машина сама ничего не знает, не умеет. И надо её направлять кнопками, рычагами. По толстым резиновым шлангам в машины бежал сжатый воздух, по проводам — электричество. Воздух и электричество давали машинам силу.

А один шланг тянулся к совсем небольшому инструменту, вроде отбойного молотка. Рабочий приставил этот инструмент к толстой железной гайке — такими болтами и гайками скреплялись между собой кусочки, из которых собирался туннель. Он нажал кнопку, и гайка завертелась как бешеная — завертелась и завинтилась. До отказа, крепко. Я не стал спрашивать, что это за инструмент, сам догадался, это был гайковёрт, он гайки завёртывал. Рабочий только приставлял его, куда надо, и нажимал на кнопку.

Воздуху было тесно в резиновых шлангах, он вырывался и шипел. Моторы гудели. Железо гремело и лязгало. И вдруг всё затихло.

Это был перерыв, обед. Все пошли в столовую. Столовая здесь же, в туннеле, под землёй. Шахтёры ели за столиками горячий суп и котлеты. И разговаривали. Во время работы не поговоришь: всё равно не слышно — так машины гремят! Да и некогда.

Один старый шахтёр, который управлял машиной-рукой, сказал мне:

— Когда начинали метро в Москве, совсем не так было: людей под землёй было много, а машин мало. Трудно приходилось. Я тогда вагонетку возил вручную. Маленькая, как детская ванночка на колёсиках, а тяжёлая. Теперь по-другому: электровоз подцепит сразу десяток вагонеток и катит!

Как победили плывун

Шахтёры-метростроевцы прокладывали туннель. А сверху над ними была обыкновенная улица: стояли дома, играли во дворе ребятишки, проезжали по мостовой автомобили и троллейбусы.

Метростроевцы давно уже привыкли к тому, что всюду под землёй подземная вода — то каплет, то прямо ручьями течёт. Они работали в непромокаемой одежде и старались не замечать, что вода. Но воды в шахте всё прибывало, насосы с трудом поспевали её откачивать. Земля в этом месте была — сыпучий песок, и этот песок, как губка,